Стада мохнатых бант населяют пустыни Татуина, а также луга и равнины других планет по всей галактике. А поскольку бант можно обнаружить почти во всех сельскохозяйственных системах, считается, что все космические поселенцы привозят их с собой на новые планеты.

Банты в основном используются как вьючные животные. Они крупны, но покладисты, а кроме того, сообразительны и на них можно положиться. Банты отличаются огромной силой и способны перевозить до 500 килограммов груза

или пять пассажиров, включая погонщика. Поскольку походка у бант качающаяся, те, кто едет на них в первый раз, обычно жалуются на морскую болезнь.

Банты очень легко приспосабливаются к любым климатическим условиям и могут неделями обходиться без пищи и воды, продолжая путь. Их длинный и гибкий язык компенсирует те сложности, которые банты могли бы испытывать с добыванием пищи из-за короткой шеи. На разных планетах подвиды бант варьируются по размерам, окрасу, социальному положению, повадкам и особенностям пищеварения. В зависимости от места обитания шерсть у них может быть белой, желтоватой, каштановой, коричневой или черной.

В естественной среде обитания дикие банты вступают в бой только в тех случаях, когда нужно защитить стадо или телят. В случае нападения они обычно обращаются в бегство. Если банты оказываются в ловушке или если опасность угрожает молодняку, банты выстраиваются в круг, загоняя телят внутрь этого круга. Банты защищаются, бодая нападающих крепкими лбами, украшенными грозными витыми рогами.

Несмотря на то что от природы нрав у бант мирный, некоторые племена используют прирученных зверей при ведении военных действий — науськивают на врага и заставляют давить копытами. На Татуине шерстистые банты с давних времен свободно пасутся в суровом климате пустыни и при этом процветают. Банта — главное средство передвижения тускенских всадников, у которых с четвероногими питомцами особые отношения, как явствует из заметок старшего этнографа Хуула.

Из прирученных бант получаются неплохие вьючные животные. Дикие банты яростно сопротивляются, когда их ловят, однако я был поражен, когда обнаружил, что у Песчаного народа банты ведут себя неагрессивно, но в то же время и не слишком покорно. Обычно тускенские дети заботятся о молодых бантах, а повзрослев, один человек и один банта составляют нерасторжимое целое, объединенное узами тесной привязанности. Если тускена убивают, то «осиротевший» банта впадает в дикую суицидальную ярость; то же самое происходит, когда в одиночестве остается его всадник.

Если банта остается без всадника, Песчаный народ ждет, пока он успокоится, и отгоняет его в пустыню, чтобы дальше тот пасся один. А когда всадник остается без четвероногого друга, он тоже уходит в пустыню — в так называемое путешествие за озарением. Там, в полном одиночестве, тускен входит в контакт с духом усопшего друга, и если покойный банта хочет, чтобы его друг последовал за ним, тускен уходит умирать в пески. Однако если дух банты проявляет щедрость, он приведет своего друга к другому, дикому банте, которого всадник отведет домой в качестве нового компаньона. Когда тускену случается вернуться из подобного путешествия и «возродиться», он начинает пользоваться у соплеменников величайшим уважением.

Люк Скайуокер, уроженец Татуина, вспоминал об одном-единственном случае, когда он, тогда еще подросток, вместе с приятелем по имени Биггс Дарклайтер, наблюдал банту, скорбящего по убитому всаднику.

Это было незадолго до того, как Биггс отбыл в Академию. Мы как раз чинили влагоуловитель на южном ранчо, когда увидели, что к нам направляется нечто большое и мохнатое. Едва различив очертания банты, мы тут же начали собираться. Правда, мы видели только одну массивную фигуру, но смекнули, что Песчаный народ поодиночке никогда не путешествует.

Однако, когда существо приблизилось, мы увидели, что всадника на нем нет. Банта неуверенно ковылял вперед, и где-то в полусотне метров от нас животное упало на колени и завалилось на бок.

Нам никогда раньше не случалось видывать банту в таком состоянии, особенно банту, помеченного тавром всадников. Я подошел поближе, но животное не отреагировало, хотя я видел, что грудь его вздымается. Я опустился рядом с бантой на колени, и он глухо застонал и попытался меня обнюхать, как будто что-то искал — или кого-то. Тут-то я и вспомнил про тускенский обычай отпускать банту, оставшегося без всадника, в пустыню, на поиски нового хозяина — или навстречу смерти. Этому банте нового хозяина подыскать не удалось.

Биггс тоже подошел поближе и сказал: «Уж и не знаю, где мы найдем ветеринарного дроида в Анкорхеде». Я только головой покачал — почему-то знал, что никакой врач это животное уже не спасет. Банта умирал от горя. Я погладил его мохнатый лоб, и тут он перестал дышать — просто как будто больше не хотел жить, и все.